Протоиерей Лев Лебедев. Великороссия: Жизненный путь.
Глава 13
ПРЕДДВЕРИЕ КОРЕННЫХ ИЗМЕНЕНИЙ
Начавшееся в 1676 г. правление Государя Феодора Алексеевича было одним из самых светлых в Великороссийской истории. По-настоящему православный, смиреннный, но достаточно твердый там, где нужно Царь всем являл пример настоящего благочестия. Благодатная тишина низошла тогда на Русскую Землю. Мы уже видели, как этот замечательный Царь сумел залечить (и достаточно быстро!) рану раскола между церковной и царской властью, вернув из ссылки Святейшего Никона, достойно похоронив его как Патриарха и посмертно восстановив в этом сане, что вполне отвечало желаньям и воле народа, любившего Патриарха Никона (кроме, конечно, старообрядцев). Феодор Алексеевич возобновил и строительство Нового Иерусалима, продолжавшееся почти до конца столетия. Замысел Никона при этом не был осуществлен в полной мере. Постройкой монастыря была отмечена только Вифания, да на горе Елеон возникла часовня, наподобие той, что стоит на этой горе в Палестине. Назарет (село Чернево, до сих пор существующее) не был никак в строительном отношении обозначен. Вифлеем «внесли» вовнутрь Воскресенской обители, в церковь Рождества Христова. Но за рекой Истрой навсегда закрепилось название Иордан (по ширине и по виду своих берегов обе эти реки в самом деле очень похожи!). Иными словами, пространственно-архитектурная икона Святой Земли не была исполнена до конца. Поздней, в XVIII в. новоиерусалимские монахи занялись собственным символотворчеством и поименовали палестинскими названиями многие места в непосредственной близости к монастырю (например, Силоам, кладезь Самаряныни). Но достаточным оказалось бытие самого, обнесенного прекрасными стенами, Воскресенского Ново-Иерусалимского монастыря, с его изумительным главным собором, чтобы и он и местности окрест него «притянули» к себе благодать первообразов, то есть Святой Земли Палестины и «Новой Земли» (Откр. 21,1) Царства Небесного! Сия благодать ощутимо действует по сей день.
При Феодоре Алексеевиче был заключен 20-летний мир с Турцией, согласно которому за Россией окончательно закреплялась Правобережная Украина и Киев. Из внутренних дел можно отметить серьёзное исправление дел в русском войске. Утверждался новый порядок служения дворян и на большом Соборе в согласии с волей Царя, наконец, совсем отменялось местничество в войсках. Разрядные книги сожгли.
По-прежнему в течение всего XVII в. въезд евреям в Россию был запрещён.
При Феодоре Алексеевиче Патриархом был Иоаким, девятый по счёту после Иоасафа II-го и Питирима. Он правил Российской Церковью с 1674-го по 1690 год. Родом был из служилых людей, сам в юности служил в войсках на Юге Великороссии. Став в своё время на сторону противников Никона, Иоаким, когда сделался сам Патриархом, во всех основных направлениях, как и его предшественники, проводил в российской жизни именно то, что было задумано и начато Никоном. Он продолжил борьбу за «симфонию» церковной и государственной власти при нём на деле упразднили Монастырский приказ, против старообрядчества и против тлетворных влияний Запада на русскую жизнь.
Старообрядчество между тем пополнялось всё большим числом приверженцев, приобретало ужасные проявления. В 1672 г. впервые раскольники устроили массовое самосожжение, сгорело 2000 человек! У них применялись и иные виды самоубийства. Всего к 1690 г. с собой покончило 20000 старообрядцев... Рубежом раскола стал год 1682-й.
В этом году скончался смиренный, мудрый и тихий Государь Феодор Алексеевич. Сына-наследника не возымел. Посему власть должна была перейти к брату почившего Ивану, сыну Царя Алексея Михайловича от первого брака с Марией Ильиничной Милославской. За него, за Ивана Алексеевича стояла и очень деятельная родная сестра Царевна София. Но мы знаем, что от второго брака Алексея Михайловича с Натальей Кирилловной Нарышкиной был ещё сын Петр Алексеевич, родившийся в 1672 г.. В году 1682-м ему было десять лет, а сводному брату Ивану — пятнадцать. Нарышкины упускать своего не хотели, желая поставить Царём Петра. Между ними и их сторонниками и сторонниками князей Милославских началась борьба. Получился ещё один раскол, на сей раз — в самой Царской Семье... Это, конечно же, вызвало смуту. За Софью и Милославских стала часть сильных бояр, в том числе князь Василий Васильевич Голицын. Против них оказался Патриарх Иоаким (поначалу не явно) и иные приверженцы Нарышкиных. Про них распускался слух, что хотят «извести» (погубить) Ивана Алексеевича. Стрелецкое войско в Москве подняло бунт. Стрельцы не раз врывались в царский дворец, ища заговорщиков и злодеев, а однажды прямо там, во дворце, на глазах Царской Семьи, в том числе и Петра, убили бояр А. Матвеева и И. Нарышкина. Страна становилась на грань новой смуты и гражданской войны. Мудрая Софья сумела договориться с Нарышкиными и в том же году Царями были объявлены оба Царевича — Иван и Пётр, а «правительницей» при них, до их совершеннолетия, становилась Царевна Софья. Вовремя был смещен начальник стрелецкого войска престарелый князь Долгоруков и назначен князь Иван Андреевич Хованский, быстро сумевший взять в руки в подчинить своей воле стрельцов.
Волнением этим решили воспользоваться старообрядцы. Протопоп Никита Добрынин, по верному прозвищу «Пустосвят», вместе с подобными себе фанатичными старообрядцами, развернув сильную проповедь среди стрельцов, добились согласия Царской Семьи и Патриарха на то, чтобы устроить открытые пренья о вере с «никонианами», то есть прежде всего с самим Патриархом. Это прение состоялось 5 июля 1682 г. в Грановитой палате Кремля в присутствии Царской Семьи, духовенства, Синклита. Никита вслух прочёл челобитие старообрядцев об отмене новых книг и обрядов, которые объявлялись «введением новой веры». Против этого выступил Патриарх Иоаким, держа в руках икону Алексия Митрополита Московского, в большом волнении, со слезами. Старообрядцы не пожелали и слушать его! Они начали перебивать Патриарха и просто кричать: «Так креститесь!», поднимая руки с двуперстным крестным знамением. Тогда с ними в спор вступил архиепископ Холмогорский (потом — Архангельский) Афанасий, сам бывший когда-то старообрядцем, и со знанием дела опроверг положения «Пустосвята», доказав, что новые обряды — вовсе не «новая вера», а лишь исправленье ошибок, вкравшихся в чинопоследования богослужений. Протопоп Никита возразить ничего не сумел и в безсильной ярости бросился на Афанасия, ударив его по лицу. Произошло смятение. Старообрядцев выгнали, расценив их поведение как оскорбление не только Церкви, но и Царской Семьи. Оказавшись на улице, старообрядцы с криками: «Перепрехом! Победихом!»,— устремились в Замоскворечье к стрельцам. Как видим, на деле никакого «перепрения», то есть победы в споре за ними не было. Стрельцы в ту же ночь схватили старообрядцев и выдали их властям. 11 июля на Красной площади Никите Добрынину «Пустосвяту» была принародно отрублена голова...
Тогда же в 1682 г. на церковном Соборе решили просить Государей принять самые строгие меры к старообрядцам, вплоть до казни через сожжение особо упорных. Несколько раз это было исполнено. Так в Пустозерске был сожжен протопоп Аввакум. Вот, пожалуй, рубеж, за которым начался церковный раскол в полной мере, уже не как несогласие ряда сторонников старых обрядов, а как движение значительных масс людей. Теперь старообрядцы начали поносить не только «никонианскую» Церковь, но и царскую власть, подстрекая тем самым к восстанию против неё. Их движение приобретало не церковное только, но и политическое направление. Теперь против них нужно было и впрямь принимать очень сильные меры, и они были приняты, что спасло государство от верной, пожалуй, гражданской войны. Многие старообрядцы, бежавшие за границы Великороссии, стали затем совершать вооружённые набеги на русские города и веси. Ныне в «образованном» нашем обществе стало считаться хорошим тоном относиться к раскольникам — старообрядцам со умилением, чуть ли не как к мученикам или невинным страдальцам. В значительной мере это всё потому, что они оказались побеждённой, подавленной стороной. Ну а если бы победили тогда они? Протопоп Аввакум говорил, что дай ему власть, он бы вешал «проклятых никониан» на деревьях (в чём, по данным его биографии, не приходится сомневаться),— так он говорил, будучи сам только сосланным в ссылку «никонианами», и даже без лишения сана. Так что если бы победили старообрядцы, то Отечество было бы просто залито кровью. Протопоп Аввакум особенно почитается также как автор своего знаменитого «Жития». Оно, в самом деле, являет очень живой русский язык XVII столетия и в этом смысле, конечно, ценно для всех исследователей древности. Но и только! Что же касается духа и смысла, то это произведение безконечно самообольщённого человека. Достаточно вспомнить, что никто из русских святых не писал своего самохвального «жития»... Старообрядцы скоро потом раскололись на множество «толков», перестав быть чем-то единым, что само по себе говорит об их неправоте. Объявив Петра I «антихристом» (и не без основания!), старообрядцы в конце XVII в. пришли, наконец, сами к тому, что ещё раньше их уже говорил Патриарх Никон, а именно,— что возвышение государства над Церковью есть «антихристово узаконение». В предчувствии духовной погибели, грядущей на Русскую Землю, сошлись тогда и никониане и старообрядцы. Последние, проповедуя постоянно о духовном неприкасании к развращённому мiру сему, тем не менее, умудрились углубиться в одну из самых пагубных его областей,— в искусство наживательства денег, в предпринимательство и показали такие способности в этом, что старообрядческий капитал стал одним из ярких явлений в России в XIX— начале XX века. Капиталом своим они потом поддержали кровавые русские революции. А некоторые из них (например — П. Рябушинский) стали видными членами тайных масонских лож. Через деньги, через капитал старообрядцы быстро сошлись с капиталом еврейским, вообще с иудеями. По-видимому, приверженность к «букве», ко внешним обрядам за счёт духовного смысла веры христовой, своеобразное «христианское» законничество и фарисейство стали глубинной основой такого удивительного соединения. Но нужно всё-таки отличать расколоучителей от той массы простых русских людей, которые им поверили. Эти последние искренне ревновали о сохранении устоев Святой Руси в русском обществе и государстве. Но об этом же ревновал и Никон и «никонианская» Церковь! Спор был, в сущности, только о разных путях достижения одного и того же. В заслугу старообрядчеству можно поставить и то, что в своей среде, как в своеобразном музее, они сохранили образцы древних книг, икон и обрядов, что для всех исследователей старины очень важно и ценно. Движение старообрядчества в конце XVII столетия было, что называется, «криком души» наиболее нетерпеливой и неспокойной части народа Великороссии, её ответом и откликом, хотя очень неправильным и болезненным, на действительное отступление от Христа и Евангелия в среде решающей массы общества и наипаче — в среде власть имущих.
Церковный раскол был большою бедою в России для всех! Но, как мы видели и ещё увидим, он явился как следствие другого раскола и гораздо более важного — между духом и плотью в народе, между церковной и царской властями.
Приближался решительный выбор путей преодоления, или углубления этих расколов. Теперь, в конце XVП-го столетия многое, если не всё, зависело от того, что решит, как поступит, какой путь изберёт законная царская власть"!
В том же знаменательном 1682 г. для правления Софьи возникла опасность со стороны князя Хованского. Имея в руках военную силу, он стал вести себя весьма независимо. Пошли даже слухи, что он мечтает сам стать Царём, уничтожив для этого и «правительницу» и Царей Ивана с Петром. Хованского с сыном вызвали из Москвы к Софии, обвинили в измене и казнили. Над стрельцами поставлен был думский дьяк Фёдор Шакловитов, сумевший совсем успокоить стрельцов, подчинив их всецело правительнице Софье. Она и любимец её князь Василий Голицын решали почти все дела в государстве. Говорили, что намечается их законное бракосочетание. В. В. Голицын был «западником», как и многие в высших кругах того времени. В то же время они понимали опасность духовных влиянии Запада и предпочитали к себе приближать учёных киевских и греческих монахов.
В правление Софьи Наталья Нарышкина с сыном Петром оказались как бы в опале, да и сами боялись быть у неё на глазах. Большей частью жили они не в Москве, не в царских покоях, а в сёлах Коломенском, Преображенском, Семёновском, чаще — в Преображенском. Пётр Алексеевич получил только самое начальное образование. Дьяк Никита Зотов обучил его чтению и письму, прошёл с ним первый круг чтения (Псалтирь и Новый Завет). Далее должен был проходиться второй круг наук: грамматика, пиитика, риторика, диалектика и философия, латинский и греческий языки. Все дети Царской Семьи, даже девушки — сестры Петра этот круг обязательно проходили. Преподавали его, как правило, киевские учёные, составлявшие свои курсы по образцам, взятым у католических учебных заведений. Но удаление из Москвы привело к тому, что Царь Пётр этих наук не проходил, то есть остался неучем, в том числе в области пусть схоластического, но всё-таки богословия. Оказался он также в ранние годы и вне воспитания при дворце, со всей его вековой сложившейся обстановкой, обычаями, правилами. Нужно сказать, что и сам он царских московских дворцов не любил, помня как там у него на глазах убивали его родных и придворных. Впечатления эти, потрясшие детскую душу, были очень сродни тому, что пережил в своём детстве Царь Иван IV Васильевич. К этому прибавлялось и то, что мать Государя Петра Наталья Кирилловна, будучи очень благочестивой и православной, вместе с тем киевских учителей не любила, особенно тех, кто приближён был к Софье. Воспитанная «западником» Артамоном Матвеевым в явной приязни к «немцам» (как тогда называли всех западных иностранцев) она допускала к Петру именно их. Н. Зотов и назначенный «дядькою» (воспитателем) Петра князь Борис Алексеевич Голицын оказались тоже во многом «западниками» и к тому же людьми довольно не строгих нравов... Зотов баловал Петра показом немецких картинок, во множестве продававшихся на Москве, возбудил интерес Государя к «немецким» наукам и знаниям. Подрастая вдали от дворца, в обстановке свободной, Царь Пётр увлекался созданьем «потешных» полков из «Преображенских конюхов», как выражалась Царевна Софья, искусством управлять людьми и кораблями. На Яузе он построил потешную крепость Пресбург. Найдя в Измайлове западный ботик («дедушку русского флота») Пётр с увлечением осваивал плаванье на нём под парусом. Затем он стал строить суда на озере в Переяславле, для потешных «морских» сражений. Создавать и осваивать это помогали Петру как раз «немцы» из близкой к Преображенскому немецкой слободы. Постепенно он вовлекался в изучение математики, геометрии, баллистики, фортификации, навигации и т.д.. Всё это преподавали ему голландцы Тиммерман и Брандт. Затем Пётр сблизился с шотландцем генералом Гордоном и швейцарцем Лефортом, человеком способным, но и слишком весёлым. Подрастая, Пётр Алексеевич начал бывать в немецкой слободе уже не только ради науки, но принимая участие в увеселениях и пирушках иностранцев, таким образом проникаясь влияниями протестантизма с его восприятием мiра. Годы шли. «Потешные» преображенцы и семёновцы из случайного сброда сделались хорошо вооружёнными и обученными западному военному делу полками, всецело преданными Петру (основа будущей гвардии). При Дворе продолжали считать Петра пустым легкомысленным человеком, знающим только потехи. Порывистые увлечения сына не всегда одобряла и мать его Наталья Кирилловна, имевшая на Петра большое влияние. Она решила женить его. И женила в 1689 г., подобрав сама невесту Евдокию Лопухину. Пётр, по-видимому, не очень её любил, часто одну оставлял ради своих потех. От этого брака в 1690 г. родился Царевич Алексей. Было Петру уже 18 лет! Брат Иван оказался совсем неспособным к правлению и очень болезненным (он вскоре и умер). Сестра Софья должна была передать Петру всю полноту государственною власти. Но не передавала, чего-то ждала, или опасалась. Говорят, она даже хотела стать правительницею пожизненно. Но её положение пошатнулось после двух неудачных походов В. В. Голицына на Крым. Пётр опасался стрелецкого войска, подчинённого Софье, и до времени не решался заявить о своих правах. Летом 1689 г. начались ссоры и пошла открытая борьба между Натальей Кирилловной и Петром, с одной стороны, и Софьей — с другой. Опасаясь петровских «озорников» — потешных, Софья усилила на Москве стрелецкие караулы. Весть об этом пришла ночью в Преображенское в искажённом виде, так что, разбудив Петра, его приближённые в страхе сказали, что стрельцы идут с целью его убить. Пётр в исподнем белье ускакал в близлежащий лесок, там оделся и помчался в Троице-Сергиеву Лавру, за крепкими стенами которой он и укрылся. Испуг его был таким сильным, что на всю жизнь остались подёргивание щеки и головы и нетвёрдость походки («запинанье ноги»). В Монастырь Преподобного Сергия к Петру пришли преображенцы и семёновцы. Правительница Софья уговорила Патриарха Иоакима стать посредником, чтобы мирно уладить дело, и послала его к Петру. Но Патриарх, понимая, что при взрослом Царе правление Софьи уже лишено законных оснований, остался с Петром, твёрдо став на его сторону. Петр двинулся на Москву и не встретил сопротивления. Софью оставили почти все сторонники. Князь Василий Голицын был сослан, начальник стрельцов Шакловитый и несколько их командиров обвинены были в заговоре и казнены, Царевна Софья отправлена в заточение в Новодевичий монастырь. Опалам и казням подверглись тогда и другие сторонники Софьи. Пётр остался единодержавным Государем России.
Поначалу Царь Пётр мало вникал в государственные дела, предаваясь по-прежнему забавам и увлечениям. А эти забавы сопровождались совершенным попранием и отвержением православных обычаев и приличий. Величайший соблазн для общественности, в которой и без того уже наметилось отступление от устоев Святой Руси, стал исходить с самой вершины власти, от законного Самодержца. Распространялись западные одежды, курение табака, пьянство, пренебрежение всем церковным. Патриарх Иоаким, поддержавший Петра как законного Государя в самый решающий час, не поддержал его ни в каких отступлениях от Православия. Приглашенный на царский обед по случаю рождения Царевича Алексея в 1690 г. Иоаким согласился придти, только если за этим обедом не будут присутствовать иностранцы. Пётр вынужден был принять это условие. Но и ранее Патриарх открыто выступал против назначения иноземных военачальников в русских войсках, что стало входить в обычаи после отмены местничества. Иоаким впервые указал на то, что нововведения Петра не вызваны никакой действительной потребностью государства. Он писал справедливо, что «благодатию Божией в Русском царстве людей благочестивых в ратоборстве искусных очень много» и обращаясь к властям, указывал: «Опять напоминаю, чтоб иноземцам-еретикам костёлов римских, кирок немецких, татарам мечетей не давать строить нигде, новых латинских и иностранных обычаев и в платье перемен по иноземным обычаям не вводить...». Всякое государство,— говорил Патриарх,— ценит и хранит свои обычаи, нравы и одежды и чужих не перенимает, и людям чужих вер никаких преимуществ перед своими не даёт и храмов чужих строить не позволяет. Всё это было написано в Завещании Иоакима незадолго до смерти в марте 1690 г. и говорит о широком распространении того, против чего он так возражал. В самом деле, всякое западничество во время его правления Церковью заметно усиливалось. Участились случаи бегства в Европу молодых русских людей из числа образованных в западном духе. Иностранцы-католики на Москве добились разрешения иметь своих священников. Прибыли к ним два иезуита, развернув свою пропаганду и среди россиян. Иоаким добился того, что этих двух выдворили из государства, впредь положив, чтобы у католиков на Москве были священники, не принадлежащие к «Обществу Иисуса». Но католичество просачивалось тогда даже и в церковную среду. Это связано было с южнорусской (Малороссийской) учёностью. Мы видели, что таковая давно привлекалась для российских церковных потреб. Задолго до Никона Киевский Митрополит Пётр Могила провёл в Малороссии почти такие же преобразования, что и Никон. Но, кроме того, он создал в Киеве высшую школу — знаменитую Могилянскую Академию. Она была призвана бороться с католичеством, унией и протестантизмом, от которых исходили тогда поношения и укоры православным в «невежестве», неучёности. Дабы «защитить» Православие от подобных упрёков Академия в Киеве постаралась не отставать от католиков и просто скопировала у них и способы обучения и перечень основных дисциплин. Против католиков Академия применяла доводы протестантского богословия, против протестантов — доводы католического. В итоге Киевская учёность прониклась образом мысли и логики и католической и протестантской схоластики, далеко отходившей от древней православной святоотеческой мысли. При таком обучении лишь немногие из учёных киевлян сохраняли действительную православность. К числу таких прежде всего относился Епифаний Славинецкий, создавший в России школу учеников, условно называемую «эллинистической». «Эллинисты» восстановили учебное заведение при Чудовом монастыре, основанное ещё Патриархом Никоном и временно закрывшееся в связи с его опалой. Но тогда же в России действовало и иное, прокатолическое или «латинствующее» направление, основанное тоже киевским учёным Симеоном Полоцким (скончался в 1680 г.). Он, его способный ученик Сильвестр Медведев, пользуясь близостью к Феодору Алексеевичу, создали свой проект Академии в России, по образцам средневековых западных университетов. Проект предусматривал автономию Академии, очень широкие её полномочия, вплоть до права приговаривать еретиков к сожжению на кострах. Такой Устав Академии были представлен Феодору Алексеевичу, но он не успел его подписать, скончался.
Патриарх Иоаким не спешил заводить в Москве Академию, чтобы не дать её в руки «латинствующих». В 1685 г. в Москву прибыли учёные греки — братья Иоанникий и Сафроний Лихуды. При содействии Патриарха они и создали на Москве Славяно-Греко-Латинскую Академию, придав ей сколько можно, православный «эллинистический» дух. Между ними и «латинствующими» начались полемика и борьба. Победе православной стороны помогло то обстоятельство, что Сильвестр Медведев с учениками уклонился в явное католическое направление в вопросе о времени пресуществления Святых Даров на Божественной Литургии. Русские «латинствующие» стали учить, что пресуществление хлеба и вина в Тело и Кровь Христовы происходит на возгласе евангельских слов: «Приимите, ядите...» и прочее. Православие же искони учило, что это происходит после троекратного призывания Духа Святаго, на словах: «И сотвори убо хлеб сей...» и прочее. На особом церковном Соборе учение Сильвестра Медведева, как «хлебопоклонническая ересь» было осуждено, сам он уволен с должности старшего справщика Печатного Двора и сослан. Но вскоре в 1690 г. он, как участник политических дел Царевны Софьи и князя В.В. Голицына, был по царскому указу осужден и казнён.
При братьях Лихудах Академия, разместившаяся в Заиконоспасском монастыре, начала процветать. С 1685 по 1694 г.г. в ней был преподан широкий круг духовных, светских гуманитарных и некоторых естественных наук. Выпускники, отлично владея греческим и латинским языками, переводили любые книги, а иные из них сами становились преподавателями в этой первой высшей российской школе. Но в 1694 г. против Лихудов была устроена сильная интрига с нелепым обвинением их в «латинстве», и они вынуждены были оставить преподавание и уехать. После этого Академия, ставшая только «славяно-греческой», быстро пришла в великий упадок.
Киевская учёность давала России как полезных людей, так и вредных. Так, отличные учебники составили по грамматике — Смотрицкий, по арифметике — Магницкий. Некоторые выходцы из Малороссии оказались в России прекрасными епископами (кое-кто даже — святыми). Но среди южнорусских учёных, приезжавших в Россию, оказалось также большое число людей, которые только по внешности были православными, а по состоянию души, по привычкам и образу поведения совершенно ожидовленными и окатоличенными, то есть склонными и способными к постоянным интригам и козням, и к угождению власть имущим ради выгод своих и корыстей, что вполне объясняется их воспитанием в условиях польско-литовской среды. Таковым был Феофан Прокопович (к примеру), сыгравший плохую игру в нашей истории, о чём будет речь впереди.
Подвиги и борьбу Патриарха Иоакима продолжил десятый и последний Российский Патриарх Адриан. Противоречие между ним и Царём Петром Алексеевичем началось невольно при самом избрании нового Патриарха в июле 1690 г. Царь хотел, чтобы Патриархом был избран Псковский митрополит Маркелл — человек, отличавшийся светской учёностью и потому могущий поддержать западнические нововведения Петра, Царя поддержали епископы. Но мать Государя Наталья Кирилловна, ещё сохранявшая православное благочестие и мышление, предпочла видеть Главою Церкви человека высокой духовной жизни, твёрдого ревнителя церковных канонов и устоев,— митрополита Казанского Адриана. Её поддержало среднее духовенство,— настоятели русских монастырей. Церковный Собор в итоге избрал Адриана, Ему выпала тяжкая доля духовного противостояния Царю. В первом же своём обращении к пастве Адриан утверждал: «Два начальства устрой Бог на земли, священство, глаголю, и царство. Ово убо Божественным служаща, ово же человеческим владующа. ... Царство убо власть имать точию на земли. Священство же власть имать и на земли и на небеси. ... Мерность наша ... учинен семь архипастырь и отец и глава всех, патриарх бо есть образ Христов. Убо вси православнии оноя (т.е. главы) сынове суть по духу: царие, князи, вельможи, и славнии воини и простии... Глаголати пред цари свободно, устно и не стыдетеся (т.е. не смушаясь высоким положением Царей) долг имам. Не послушающие гласа моего архипастырского, не нашего суть двора, не суть от моих овец, но козлища суть, волкохищница суть». Это то же самое и почти точно в тех же словах, что в своё время говорил Патриарх Никон! Можно представить, как эти слова воспринял Царь Пётр! Он решил нарочито показать Адриану именно «козлищское» своё отношение к нему и всему церковному, Его безобразные публичные «забавы» умножились, особенно после кончины благочестивой матери в 1694 г.. Среди этих «забав» или «потех» самой гнусной выглядит знаменитый «всеплутейший, всешутейший, всепьянейший собор» — маскарадные пьяные шествия по Москве, наподобие крестного хода. В этом «соборе» шутовскими фигурами были «Патриарх Пресбургский, Яузский и всего Кукуя» (Н. Зотов), «конклав 12-ти кардиналов», «епископы», «архимандриты», «попы» и «дьяконы» (один из них — сам Пётр I),— всех человек 200. «Собор», таким образом, насмехался и над католической и над Православной Церковью. У членов «собора» были матершинные клички. В своих шутовских нарядах вся ватага двигалась по Москве в Немецкую слободу веселиться. Веселились и по дороге. Могли, например, ввалиться в церковь и заставить священника повенчать шута со вдовой, или карлика с карлицею. При «освящении» построенного Лефортом дворца в честь «бога Вакха» собравшийся поглазеть народ «благословлялся» двумя табачными трубками, связанными крестом , что покоробило сильно даже иностранца Корба.
Уже вовсю играли в Москве иноземные музыканты, уже действовал для народа театр (таковой появился у нас ещё при Алексее Михайловиче, после разлада его с Патриархом Никоном, но играл только для Царской Семьи, показать его людям стеснялись), уже трещали по праздникам фейерверки и бесновались маскарады, уже превозносилось всё западное и поносилось своё. Очень мало кто знал, что за всем этим внешним весёлым шумом и треском уже шла безшумная и очень серьёзная работа по выработке путей и способов разрушения Великороссии. В одной из проповедей Патриарх Адриан говорил, что не только великие праздники, но и «святую Четыредесятницу (т.е. Великий пост) многие презирают. Мужчины, женщины, отроки и священного сана люди всегда упиваются, и вином и табаком и всяким питием без сытости пьяны... Тепер и благородные и простые, даже юноши, хвастаются пьянством и презрением к службам церковным. ...Повсюду люди неучёные, в Церкви святой наших благопреданных чинодейств не знающие... Мнятся быть мудрыми, но от пипок табацких и злоглагольств люторских, кальвинских и прочих еретиков объюродели, совратись от стезей отцов своих, говоря: «для чего это в Церкви так делается? Нет никакой в этом пользы, человек это выдумал, и без этого можно жить».
Как видим, здесь Патриарх указывает на появившееся в «образованном» обществе церковное вольнодумство, прямо происходящее от протестантских симпатий и связей Царя. А Царь Пётр заходит и глубже и дальше. Он начинает играть в те же игры, что и Царь Иван IV. Пётр и его приближённые — тоже оборотни. В обыденной обстановке они те, кто есть, а в потехах одевают личины и маски. Кто-то становится «патриархом», кто-то «генералиссимусом», кто-то даже — «князь-кесарем». А себя Пётр, как и Иван IV, умышленно понижает, он — только «дьякон», «шкипер», или просто «бомбардир». Такая любовь Петра I к «двойничеству» или «оборотничеству» стоит прямо в связи с его поощрением театра и вообще всякого лицедейства. Мы уже говорили, что подобные увлечения имеют демоническое происхождение, так как здесь подражание бесам, любящим принимать на себя обличья различных людей и животных. В основе всякого театрального искусства лежит потребность людей — артистов перевоплощаться в кого-то, кем они не являются. Русские люди именно в этом видели греховность лицедейства и скоморошества. Кстати сказать, до Петра, при первых Романовых мы не видим близ Царя скоморохов, шутов, равно как и колдунов! Как и Иван IV, Петр I любит смешивать безродных и родовитых. При нём тоже многие, «кто был ничем», становятся «всем». И так же как при Иване IV, только в ещё большей мере, при Петре I — западные иностранцы... Как и Иван IV, Пётр I замышляет совсем изменить Россию. Пётр так и писал: «Иоанн Грозный мой предшественник и образец». И сокрушался, что он, Пётр, «не успел ещё так далеко, как он». Сетование напрасное. Пётр I «успеет» во всем, вплоть до сыноубийства, и пойдёт даже далее, чем его «образец»...
В 1697 г. он отправляется за границу во главе Великого посольства почему-то под маской «урядника Петра Михайлова», хотя все везде за границей знают, что это Российский Царь... Цель посольства — собрать союз европейских держав против Турции. Достичь этого не удалось. Личные цели Петра другие — изучить корабельное мастерство, а попутно ещё нечто самое-самое интересное в европейской жизни. Особенно тёплый приём Пётр имел в Бранденбургском курфюрстве (Пруссия). Семейство курфюрста потом знаменательно высказалось о Петре: «Он очень хороший, и очень плохой...». Это было действительно так, и было раздвоением личности, очень похожим на состоянье души Ивана IV. Пётр посетил Польшу (проездом), Германию, Голландию, Данию, Бельгию, Англию и Шотландию. Там он стал не только мастером кораблестроения и иных ремёсел, но и «мастером» тайных масонских сообществ.
Произошло это, скорее всего, в Шотландии, или Англии, где в ту пору (конец XVII в.) как раз возродилось в определённом продуманном устройстве масонство духовное. Вернувшись в Россию, Пётр I основал здесь первую масонскую ложу «Нептун», в которую, кроме него, вошли поначалу шотландец Брюс и А. Меньшиков. Впоследствии для намеченных им преобразований церковной жизни Пётр I привлек в качестве учителей не кого-нибудь, а профессоров Оксфордского Университета.
Вернуться из-за границы в 1698 г. Петра заставили вести о возмущеньи стрельцов. Стрельцы, как известно, были подавлены и во множестве казнены. С той поры само войско стрелецкое заменяется армией по западному образцу. Вернувшись домой каким-то и вовсе уже другим человеком, Пётр I потребовал от Патриарха благословить ему развод с Евдокией Лопухиной с тем, чтоб её заточить в монастырь, и жениться вторично при живой первой жене, повторяя тем самым грех известных нам уже некоторых Самодержцев. Патриарх отказал. В том же 1698 г. Адриан попытался было печаловаться за приговорённых стрельцов и явился с этим к Царю, держа в руках икону Пресвятой Богородицы. Это вызвало крайний гнев и раздражение Петра, кричавшего, в частности, что он, Царь, не менее верует и чтит Богоматерь, чем Патриарх. Тем самым Пётр I решительно отвергал древнее право Церкви «печаловаться», то есть просить смягчения наказания для осужденных. Но, как было показано, Пётр I совершенно отверг совет с Патриархом, с Церковью во всех своих светских, царских делах. Основанием этому удобно служило выражение Собора 1667 г. о «преимуществе Царя в делах царских», а Патриарха — в церковных. Сделанное как будто в духе «симфонии» выражение это, однако не утверждало единства ответственности Царя с Патриархом за всё. Народ не знал ничего ни о масонстве Петра, ни о его замыслах разрушить российскую жизнь. Но поступки его и деянья были точно восприняты как отступление от Христа и внедрение в жизнь чего-то антихристова. Царь зорко следил, чтобы такие оценки немедленно подавлялись. Так, в 1699 г. стало известно, что подобные взгляды на происходящее, разделяет Тамбовский епископ Игнатий, (хотя очень робко и совсем не деятельно!). Царь потребовал его церковного осуждения. Патриарх отказал. Только после кончины последнего Пётр I добился суда над Игнатием, который был лишён сана и сослан на Соловки.
В таком положении Россия вступила в новый ХVШ-й век. Все Российские Патриархи, от первого до последнего, будучи людьми разными, оказались едины в главнейшем: они твёрдо стояли на страже Святого Православия как веры и жизни по ней всего русского общества и народа в целом, пресекая решительно как пагубные влияния Запада, так и отступничество своих же законных Царей. Патриаршество Великороссийское объемлет собою ровно весь XVII век и представляется промыслительным средством сохранения Великороссии в послушании основам Святой Руси. В XVII веке крайне скудеет святость на Русской Земле. Только около 30 человек, чья жизнь протекала в условиях этого века, оказались причислены к лику святых. Это чуть ли не втрое меньше, чем в предыдущем столетии. Сказались Опричнина, Смутное время и проникшее даже в крестьянство безбожное отношение к жизни и к своему труду. Из этих 30 святых добрая половина подвизались вне Великороссии. В ней же самой только несколько преподобных и четыре епископа оказали заметное действие на народную жизнь. Особенно ярко сияли святители Митрофан Воронежский, Питирим Тамбовский, Феодосии Черниговский и Димитрий Ростовский. К ним, конечно, следовало бы прибавить и Патриарха Никона, прославление коего ещё впереди.
Антипатриаршие, антицерковные настроения и намерения Петра I уже не были ошибкой сознания, неким искренним заблуждением, как у его отца Алексея Михайловича. Пётр осознанно устремился против православного христианства как образа жизни общества, не отрекаясь внешне от Церкви и веры (— тоже двойничество!). За Петром I шла какая-то очень значительная, если даже не решающая масса «общественности». Получалось тогда, что Патриарх уже не может быть «старейшим отцом» для тех, кто его не слушает и не желает слушать, а Царь, поскольку он открыто отступил от благочестия и перестал слушаться в духовных делах Патриарха, не может считаться благочестивым Царём, то есть таким Царём, ради православности и благочестия которого и было учреждено на Руси Патриаршество... Единство Великороссийской жизни рушилось: и Патриаршество и Православное Царство были обречены.
Патриарх Адриан не мог поднять народ против Петра, так как чтил его как законного Самодержца, и видел, что в своём отступничестве Самодержец этот, к несчастью, не одинок. В соответствии с Богоданным законом свободы человеческой воли, нужно было дать (после сильного сдерживания в течение всего ХVП-го столетия) дурной воле Царя, ведущего слоя и значительной части решающею массы Великороссийского общества проявиться свободно в отрицательном, пагубном направлении, избранном ими. Мы уже говорили об уклонениях в западничество многих в образованном, знатном обществе. Скажем теперь, что подобные же уклонения не обошли стороной и чисто церковную жизнь. В архитектуре церквей появляются заимствования с Запада («нарышкинское барокко»). В иконописи Симон Ушаков и его школа сознательно отступают от Боговдохновенных канонов, переходя к «реалистической» манере изображений, в европейском духе. Начинается и порча русского языка. «Киевляне» привносят в него множество «полонизмов» и «славянизмов», искусственную витиеватость, обороты речи, никогда нам не свойственные. Знаменательным оказывается и такое явление, когда при оскудении святости и крепости веры, строится более чем когда-либо, церквей благолепных, затейливых, разукрашенных.
В октябре 1700 г. Патриарх Адриан скончался. Перед смертью своей в «завещании»
он написал: «Кто ми даст крила, да постигну дни моя протекшия? Кто ми
возвратит век мой, да выну (то есть постоянно) смерть помышляя, вечнаго
живота сотворю деяния? Ибо суетно уже тень ловити и тщетно неподобных
ждати. Уплыве бо невозвратное время. Утекоша невоспятимая лета... Точию
(только) Божие не уплыве мне милосердие!». В этих словах — воздыхание
из глубины души Великороссии, сознающей конец своей прежней истории и
начало какой-то истории новой, другой... После смерти Святейшего Адриана
Пётр I в России Патриаршество совсем упразднил. Начинался великий обвал
духовной Великорусской жизни. Царская власть и часть «общественности»
отказались иметь главной целью существования хранение в государстве Святой
Руси и государства в ней.
